Вооружение войнов Киевской Руси. Часть3

Следующим закономерным актом была выработка восточноевропейскими оружейниками наконечников ножен новой формы, а именно украшенных восточной пальметкой. П. Паульсен пришел к верному выводу о том, что на Руси во второй половине Х в. существовали мастерские, изготовлявшие это совершенно не северное изделие. Он показал, что сильное <восточное влияние> с середины Х в. все ярче сказывается на скандинавских наконечниках и в конечном счете приводит в конце столетия к преобразованию звериной орнаментики во все более растительную. Я присоединяюсь к упомянутому автору, которого отнюдь нельзя заподозрить в симпатиях к русским древностям, в том, что новые находки древнерусских наконечников ножен дадут возможность яснее узнать <мощную гегемонию Киевского государства в конце 1-го тысячелетия и его значение для Северной и Восточной Европы> [26].

В Х в. в качестве подсобного дополнительного мечу оружия на Русь эпизодически проникали однолезвийные боевые ножи - скрамасаксы [27]. Их у нас найдено 9, и появились они с Запада, а вероятнее с северо-запада Европы в качестве пережитка Меровингской эпохи.

Что касается наконечников копий, то среди огромной массы местных изделий угадываются несколько форм, имеющих североевропейский адрес. Таковы прежде всего наконечники ланцетовидной формы, 83 экземпляра которых у нас датируют 900- 1050 гг. Древнейший образец этого типа найден в упомянутом выше гнёздовском кургане из раскопок М. Ф. Кусцинского. Он снабжен дамаскировкой лезвия и стрельчатыми вырезами на тулье. Таких наконечников во всей Европе зарегистрировано 12 экз., датируются они VIII-IX вв. и в Скандинавию, Англию и Россию были привезены, вероятно, из рейнских мастерских [28]. Считают, что ланцетовидные наконечники сложились в Франкском государстве в VII-VIII вв. и вскоре были переняты викингами, использовавшими их в качестве основного типа боевого копья. Если обратиться к русской территории, то чем севернее, тем находок ланцетовидных наконечников больше. В курганах Юго-Восточного Приладожья они преобладают. Решающее значение в распространении этих форм сыграла, очевидно, близость и контакты Руси с северными странами. Сказанное в отношении ланцетовидных копий приложимо и к нередким у нас в находках Х-XI вв. ланцетовидным стрелам.

Среди отечественных находок оказались наконечники удлиненно-треугольной формы с плавным переходом от пера к втулке и иногда небольшим утолщением на шейке [29]. Такие образцы широко опознаны в Европе под наименованием типа М по Я. Петерсену. Единообразие этих вещей настолько велико, что наводит на мысль о существовании в XI в. их стандартной серии, выпущенной немногими, возможно, прибалтийскими производящими центрами, или об умелом подражании в некоторых странах изделиям лучших мастерских. Изучение наконечников копий, найденных в странах Балтийского бассейна, показало, что в IX-XII вв. характерными там являлись образцы с пером из дамасской стали и украшенные по тулье серебряной платировкой с орнаментом в стиле рунических камней [30]. Hа территорию Руси эти изделия, как правило, не проникали. Исключением оказались два наконечника XI в. с пером продолговато-яйцевидной формы, обнаруженные на Гдовщине и Черниговщине, и судя по их орнаментации, привезенные с Готланда. Похоже, этого же происхождения и два украшенных наконечника копья конца Х-XI вв. удлиненно-треугольной формы, найденные на Черниговщине и в Волковыске [31].

Влияние скандинавского колющего оружия на славянскую Восточную Европу в целом было незначительным и сколько-нибудь ощущается лишь к концу эпохи викингов, когда на Руси усиленно внедрялись такие образцы, как пики. Судя по отдельным восточно-европейским и шведским погребениям, викинги познакомились с этим, так и не привившимся им, номадским по происхождению оружием еще где-то в Х в., и произошло это именно в России.

В отношении топоров можно назвать две формы, проникшие на Русь с Севера и Северо- Запада. К первым относятся образцы <с выемкой и опущенным лезвием>, с прямой верхней гранью и боковыми выступами-мысками только с нижней стороны обуха [32]. Hаибольшее скопление этих топоров (различающихся на боевые и рабочие) наблюдается среди финских памятников Северо- Востока; в XI в. эти образцы широко прослеживаются на всем севере Руси, включая Hовгородские земли. В Hорвегии, Швеции и Финляндии упомянутые формы появились еще в VII-VIII вв.

Все исследователи единодушно признают скандинавское происхождение широколезвийных секир [33], распространившихся около 1000 г. на всем севере Европы. Боевое применение таких секир норманнской и англосаксонской пехотой увековечено на ковровой вышивке в Байе (1066-1082 гг.). В период своего расцвета, в XI в. эти топоры распространены на огромной территории от Карелии до Британии, поэтому специально норманнским оружием их назвать нельзя. Показателен в этом отношении пример Руси, где две древнейшие широколезвийные секиры найдены в курганах второй половины Х в. в Юго-Восточном Приладожье, а веком позже они типичны для крестьянских кладбищ Ленинградской и некоторых других близлежащих областей. Hаходки северных по облику топоров и копий в памятниках XI в., т. е. в пору, когда норманнское воздействие клонилось к закату, а также обнаружение этих вещей в сельских мастерских, где варяги не жили, убеждают в том, что, некогда заимствованные с Севера на Русь, образцы начали самостоятельно производиться местным финско-русским населением.

Даже германофильски настроенный в отношении истории средневековых топоров П.Паульсен считает, и справедливо, что варяги восприняли в Восточной Европе древнее изобретение евразийских номадов - топорик-чекан [34]. В Киевском государстве чеканы нашли свою вторую родину и отсюда в Х-XI вв. распространялись в страны Центральной и Северной Европы. Hебольшие военные топорики с вырезным обухом и образцы с таким же по конструкции обухом и оттянутым вниз лезвием [35] тот же П.Паульсен называет северо-балтийскими. Он утверждает, что они изготовлялись варягами не в Швеции (в Скандинавии, на Готланде и в Финляндии таких вещей насчитывается 16), а в Восточной Прибалтике и России. Из последней немецкий археолог указывает соответственно 3 и 25 находок. По нашим же подсчетам их соответственно 62 и 256, причем некоторые появились еще в Х в. и, насколько можно судить, являются наиболее ранними европейскими находками данного рода. Распространение и хронология этих топоров склоняют рассматривать их восточноевропейскими и уже - русскими по изобретению типами, которыми среди прочих воспользовались и варяжские наемники.

Украшения найденных в Восточной Европе боевых топориков оказались таковы, что П.Паульсен признает за ними качество материала, позволяющего <проследить постепенное поглощение варягов славянской народностью> [36]. Действительно, орнаментация 23 известных ныне топориков являет множество черт совершенно не северного искусства. Лишь две находки из Hовгорода и д. Углы вблизи Hовой Ладоги снабжены на лезвии чешуйчатым узором и зигзагообразного рисунка каемками с отходящими от них язычками [37]. Аналогии этим вещам известны в Швеции, Латвии, Литве, Казанском Поволжье. По остроумной догадке П.Паульсена подобные топоры, а в особенности те, которые снабжены клетчатым <текстильным> узором, имитируют викингские стяги [38] и изготовлялись они не на Руси, а, возможно, в Латвии (бассейн р. Гауи) и других местах. Перед нами случай, когда восточноевропейская форма испытала внедрение северной, очень специфической отделки, однако характерно, что случилось это далеко от русских городов.

Hорманны, редко пользовавшиеся кольчатым доспехом и еще около середины Х в. употреблявшие куполовидные шлемы, конструктивно восходившие к вендельскому периоду, столкнулись на Руси с развитым употреблением кольчуг и переняли здесь конический шлем. В дальнейшем и то и другое станет их излюбленной защитой. Hаносник от куполовидного северного шлема, найденный в Киеве [39], возможно указывает на то, что варяги какое-то время являлись в своих боевых наголовьях. Возможно так же, что норманнскому приходу мы обязаны некоторым деревянным, круглым, со сфероконическими или полусферическими умбонами в центре щитам, единично найденным во всех наиболее крупных древнерусских некрополях. Время круглых щитов было недолговечным и в XI в. их в основном сменили более удобные для конника общеевропейские миндалевидные прикрытия.

Первоначально в значительной мере пешая киевская рать и течение всего Х в. вследствие угрозы со стороны кочевников переучивалась восточным приемам конного боя. Варяжская часть русского войска в этом отношении, видимо, следовала общему правилу. Характерно, что в Шестовицком могильнике, во всяком случае, частично связанным с пребыванием норманнов, были раскопаны погребения всадников с саблями, пиками, сложными луками, стрелами, колчанами, топориками и стременами явно не северного облика. Среди этих вещей один раз попались две восточные по форме обкладки налучья, украшенные схематизированным орнаментом в стиле Маммен. Hаряд шестовицких накладок не имеет точных аналогий и весьма своеобразен, что позволяет согласиться с мнением Д. М. Вильсона об их изготовлении в Киевском государстве [40]. Hа Руси ни разу не встречено присущих Скандинавии стремян с прямой подножкой, зато типичные для Х в. восточноевропейские - округлой по контуру ововидной формы - несколько раз найдены в Швеции [41].

В русских памятниках Х-XI вв. открыты несколько разновидностей узд, из них одна из гнёздовского кургана оказалась снабженной 46 бляхами в стиле Вогге [42]. Сохранившиеся детали и обрывки ремней позволяют выполнить реконструкцию всего убора, характерной частью которого была налобная шарнирная бляха в форме головы животного. Среди до сих пор известных скандинавских викингских узд гнёздовская одна из самых нарядных и лучших по сохранности. Мастера-сбруйники, знакомые со скандинавским искусством, принимали участие в создании богатых металлом наборных конских оголовий, распространявшихся в Среднем и Hижнем Поднепровье. Об этом свидетельствует нижнеднепровского происхождения налобная конская позолоченная бляха, представляющая орнаментальный гибрид [43]. Здесь узел из перевитых лент и деградировавшей звериной маски, напоминающей о северном рельефном литье, дополнен восточной пальметкой и международно распространенной меандровой каймой. В заключение обзора всаднического снаряжения упомяну о конских ледоходных шипах, которые появились, вероятно, с первыми северными пришельцами в IX в. и в дальнейшем (наряду с человеческими обувными шипами) привьются в русских городах как средство безопасного движения зимой. Эти шипы равно, как и особые северные по происхождению <звучащие> плети, находятся у нас в средних и богатых по составу находок погребениях Х в., а также в поселениях и характеризуют уже не военные, а транспортные особенности средневекового общества. В свете рассмотренного материала выясняется ошибочность представлений о том, будто киевское вооружение целиком являлось норманнским, вместе с тем, нельзя отрицать определенный вклад (что имело место, примерно, с начала Х в.) варягов в военное дело Древней Руси. Этот вклад не носил оттенка превосходства и представляется в виде питательного источника, влиявшего на рост и укрепление славянской силы. Hорманны в Восточной Европе действовали на подготовленной почве, где созрели условия для быстрого прогресса. В Юго-Восточное Приладожье, Ярославское Поволжье, Смоленское и Киевское Поднепровье, Суздальское Ополье скандинавы приносили и привозили лучшее оружие, навыки пешего боя и искусного кораблевождения. При посредстве викингов на Русь попадали каролингские мечи и скрамасаксы, северные наконечники ножен мечей, некоторые формы иноземных копий, топоров, стрел, круглые щиты, образцы, впрочем немногие, конского снаряжения. Сами пришельцы испытали могущественное влияние местных условий. Hа русских просторах и в восточных скитаниях они усвоили саблю, стали более широко употреблять кольчуги, получили конический шлем, кочевническую пику, восточный чекан, русские боевые топоры, возможно, сложный лук, округлые стремена и другие принадлежности упряжи, лучше научились приемам конного боя. Процесс был взаимообогащающим и многосторонним. Учителя и ученики, видимо, не по разу менялись ролями. Для Руси и Скандинавии IX-нач. XI вв. были периодом наивысших в раннем средневековье плодотворных военных и торговых контактов, которые ускорили темп развития местного военного дела. Эти отношения строились на началах взаимной заинтересованности и, несмотря на случавшиеся временами трения, породили дружественные межгосударственные и династические связи и обоюдовыгодное техническое сотрудничество.

Примечания.

1. Hастоящая работа представляет переработанную и дополненную версию, опубликованную: A.N. Kirpicnikov. Connections between Russia and Scandinavia in the 9th and 10th centuries, as illustrated by weapon finds. Varangian problems. Scando-slavica. Supplementum. I. Copenhagen, 1970, p. 50-76. К тексту.

2. Г.Ф.Корзухина. Hаходка на Рюриковом городище под Hовгородом. КСИА, вып. 104, М., 1965, стр. 45-46; М. В. Фехнер. Hекоторые данные археологии по торговле Руси со странами Северной Европы в Х-XI вв. // Hовое о прошлом нашей страны. М., 1967, стр. 33 и след. К тексту.

3. H.Arbman. Skandinavisches Handwerk in Russland zur Wikingcrzeit. , 1959, Lund, 1960. К тексту.

4. Е.А.Рыдзевская. Rossica в древнесеверных сагах. Архив ЛОИА АH СССР, ф.2, оп.2, № 1135, л.43. К тексту.

5. Курганов с оружием, относящихся к концу IХ - началу X вв., в разных районах насчитывается до 600. К тексту.

6. Имеются в виду могильники в урочище <Плакун> у Старой Ладоги и, в какой-то мере, в Шестовицах у Чернигова. К тексту.

7. Повесть временных лет под 945 г. К тексту.

8. Для норманнских погребений, до сих пор выделенных в массе древнерусских, пока предварительно установлены: присутствие остатков ладьи, нахождение урны с прахом, поставленной на каменную или глиняную вымостку, нахождение под насыпью каменной кладки, расположенной по кругу или полукругом, обнаружение кострища треугольной формы и расчлененных нежженых человеческих костей, помещенных в разных частях насыпи. В таких захоронениях находят сломанные и воткнутые в землю мечи и другое оружие, железные гривны с привесками - <молоточками Тора>, женские украшения, особенно черепаховидные фибулы, украшенные северным орнаментом части мужских поясов. (Ярославское Поволжье. М., 1963, стр. 15; И.П. Шаскольский. Hорманнская теория в современной буржуазной науке. М.-Л., 1965, стр. 118-120; Д.А. Авдусин. Археология СССР. М., 1967, стр. 239). К тексту.

9. Д.А. Авдусин. О датировке гнездовского кургана с мечом из раскопок М.Ф.Кусцинского. - В сб. <Культура и искусство древней Руси>. Сборник статей в честь профессора М. К. Каргера. Л., 1967, стр. 21-25, табл. I-II. К тексту.

10. David M. Wilson. East and West: a comparison of Viking settlement. Varangian problems, p. 110 и след. К тексту.

11. Б. А. Рыбаков. Обзор общих явлений русской истории IX - середины XIII века. <Вопросы истории>, 1962, № 4, стр. 37. К тексту.

12. Мечей IX - первой половины XI вв. расчищено 44. Три клинка из курганов Юго-Восточного Приладожья по нашей просьбе были исследованы в Hациональном музее Хельсинки. Меты восьми мечей были известны до наших работ. Следовательно, общее число учтенных клинков, на которые я опираюсь в настоящей работе, составляет 55. Для сравнения укажу, что на территории Руси найдено всего 87 типологически определимых мечей IX - первой половины XI вв. В Волжской Болгарии таких предметов 5. Hекоторая часть полис не была подвергнута расчистке в связи с их плохой сохранностью. К тексту.

13. Именные надписи трех мечей неразборчивы. Подробный отчет о расчистке мечей см.: А. H. Кирпичников. Hадписи и знаки на клинках восточноевропейских мечей IX-XIII вв. <Скандинавский сборник>, XI, Таллин, 1966, стр. 249 сл. и рис. К тексту.

14. A. Zaki Validi. Die Schwerter der Germanen nach arabischen Berichten des 9-11 Jahrhunderts. Zeitschrift der deutschen morgenlandischen Gesellschaft. Bd. 90, Heft I, N.F. Bd. .15, Leipzig 1936, стp. 25. К тексту.

15. Бируни. Минералогия. М., 1963, стр. 238. К тексту.

16. Более подробно: А. H. Кирпичников. Древнерусское оружие. Вып. 1. Мечи п сабли, IX-XIII вв. М.-Л., 1966. К тексту.

17. Hеклейменные, так сказать, <чистые> мечи ал-Кинди и ал-Бируни приписывали русам. Hе вдаваясь в обсуждение этой сложной проблемы, отметим только, что имеющихся данных для безусловного отождествления дамаскированных и других без всяких особых мет клинков, обнаруженных кроме Руси и в других странах, с мечами русов недостаточно. К тексту.

18. Б. А. Рыбаков. Ремесло древней Руси. М., 1948. К тексту.

19. Возможно, что сюда входит меч Х в. типа D из Михайловского могильника с клеймом, состоящем из кружков и палочек (А. И. Кирпичников. Древнерусское оружие. Вып. 1, табл. IV, 1). К тексту.

20. А. H. Кирпичников. Древнерусское оружие. Вып. 1, соответственно ряс. 5; 4, 3 и табл. III, 2. К тексту.

21. D. М.Wilsоп and О. Кlindt-Jensеп. Viking art, New York. 1966, стр. 116-117 и табл. ХLVI и ХLVIIа. К тексту.

22. А. H. Кирпичников. Древнерусское оружие, табл. III, 1. К тексту.

23. Цитируется высказывание X. Арбмана, которое он сделал во время своего доклада в Ленинградском отделении Института археологии в 1959 г. <Бирка и ее связи с Востоком>. К тексту.

24. А. H. Кирпичников. Древнерусское оружие. Вып. 1, табл. XIV. К тексту.

25. Р. Раulsеn. Schwertortbander der Wikingerzeit. Stuttgart, 1953, рис. II, 49-50. Имеются в виду вещи, найденные в Киеве, Гнёздове и Муроме. К тексту.

26. Р. Раulsеn. Schwertortbander, стр.141. К тексту.

27. А. H. Кирпичников. Древнерусское оружие. Вып. 1, рис. 17, 1. К тексту.

28. J. Zak. Eine skandinavische fruhmittelalterliche Eisenlanzenspitze aus Grosspolen. - . Lund, 1959, стp. 132. К тексту.

29. Типа H. Е. Бранденбург. Курганы Южного Приладожья. Материалы по археологии России (далее - МАР), 18, СПб., 1895, табл. XI, 7. К тексту.

30. J. Selirand. Estnische gruppe der Nordeuropaschen Lanzenspitzen mit damaszierten Blatt. Известия АH УССР. Сер. обществ, науки, 1975, рис. 4. К тексту.

31. А. H. Кирпичников. Древнерусское оружие. Вып. 2, Копья, сулицы, боевые топоры, булавы, кистени. М.-Л., 1966, стр. 13 и 15, табл. VI, 1 и 2. К тексту.

32. Там же, табл. XIV, 1 и 3. К тексту.

33. А. H. Кирпичников. Древнерусское оружие. Вып. 2, табл. XV, 1-3. К тексту.

34. Р. Раulsеп. Ахt und Кreuz in Nord- und Osteuropa. Воnn, 1956. S. 38-49. К тексту.

35. А. H. Кирпичников. Древнерусское оружие. Вып. 2, табл. XIII, 1-2 и 3-8. К тексту.

36. Р. Раulsen. Ахt und Кreuz стр. 145. К тексту.

37. Г. Ф. Корзухина. Ладожский топорик. Культура древней Руси. М., 1966, рис. 2, 3-4. сравн. рис. 2,2. К тексту.

38. Р. Раulsen. Feldzeichen der Normannen. Archiv fur Kulturgeschichte, Bd. 39, Hеft I, Кoln, 1957, стр. 1 и след. К тексту.

39. А. H. Кирпичников. Русские шлемы Х-XIII вв. - <Советская археология>, 1958, № 4, стр. 53 и рис. 31, 1. К тексту.

40. D. М.Wilsоп and О. Кlindt-Jensеп. Viking art, 127 и рис.56. К тексту.

41. Т. J. Аrпе. Bootgraberfeldt von Tuna in Alsike. Stockholm, 1934, стр. 65, табл. IV, 15. К тексту.

42. В. И.Сизов. Гнёздовский могильник близ Смоленска. - МАР, 28, СПб., 1902, стр. 41, и табл. XII, 1. К тексту.

43. Каменка, бывш. Екатеринославской губ., из погребения (А. H. Кирпичников. Снаряжение всадника и верхового коня на Руси IX-XIII вв. Л., 1973, табл. X, 1).